— Я ни из-за чего не переживаю.
— Слышь, чувак, тут нечего стыдиться. Каждый нервничает в первый раз. Это как перепих. Пока не сделаешь это дело, не сможешь выкинуть его из головы. Всё, что можешь делать, это гонять лысого.
— Я не согласен.
— Слышь, ты базаришь с челом, который сечёт фишку.
— Что если — чисто гипотетически — ты будешь повторять свой первый раз снова и снова?
— Откуда ты взял это дерьмо?
— Я просто говорю гипотетически. Словно заново расставлять фигуры на шахматной доске. Ты делаешь ход, а потом всё возвращается к началу.
— Зависит от… — Всё ещё свисая с верхней койки, его лицо засветилось. — От того, говоришь ли ты про еблю или про сражение?
— Никакой ебли.
— Ну, если меня попросят вернуться и снова сразиться за Окинаву, я скажу им, пусть засунут это себе в жопу. Они могли бы передать меня расстрельной команде, если бы захотели, но я не вернусь назад.
Что если у тебя не было бы выбора? Что если ты был бы вынужден переживать свою казнь снова и снова?
В конце дня каждый человек должен подтирать свою собственную задницу. Тут нет никого, кто принял бы решение за тебя. И в какой бы ситуации ты ни был, это лишь ещё один фактор, который тебе следует учитывать. Что не говорит о том, что у каждого такой же размах в выборе, как у всех остальных. Если где-то там есть друг, на которого можно положиться в трудную минуту, то обязательно должен быть другой тип, который навалит кучку говна. Иногда ты забегаешь в тупик. Но ты по своей воле проходишь каждый шаг по этой дороге, ведущей тебя туда. Даже когда тебя хотят вздёрнуть на виселице, у тебя есть выбор, встретить свою смерть с достоинством или уйти в загробный мир с криками и пинками.
Но у меня не оказалось такого выбора. Прямо за Татэямой должен быть гигантский водопад, грань всего этого проклятого мира, и я никогда этого не знал. День за днём я слоняюсь туда-сюда между базой и полем боя, на котором меня раздавливают, словно ползущее по земле насекомое. Пока дует ветер, я рождаюсь заново и умираю. Я не могу ничего взять с собой в следующую жизнь. Единственными вверенными мне вещами были моё одиночество, страх, что никто не мог понять, и ощущение пальца на спусковом крючке.
Этот ёбаный мир с ёбаными правилами. Так что ебись оно конём.
Я взял ручку рядом с подушкой и написал число 5 на тыльной стороне левой руки. Моя битва начнётся с этого числа.
Давай посмотрим, сколько я смогу взять с собой. И что если мир сваливает на меня кучу дерьма? Я покопаюсь в нём в поисках зёрнышка. Я увернусь от вражеских пуль, и они пролетят на волосок от меня. Я разнесу Мимиков единственным выстрелом. Если Рита Вратаски была богиней на поле боя, я буду наблюдать и учиться, пока не смогу догнать её по убийствам. В моём распоряжении было всё время мира.
Ничего лучше не оставалось.
Кто знает? Может, что-то изменится. Или может, я найду способ ухватить этот ебучий мир и нассать ему в глаз.
Для меня это будет самое то.
— Если кошка может поймать мышь, — однажды сказал китайский император, — то это хорошая кошка.
Рита Вратаски была очень хорошей кошкой. Она совершила свою часть убийств и была должным образом вознаграждена. Я, с другой стороны, был котом с грязного переулка, равнодушно плутающим по полю боя и ждущим, когда с него сдерут кожу, выпотрошат и сделают из него теннисную ракетку. Руководство позаботилось, чтобы Рита оставалась обстоятельно ухоженной, но им было совершенно поебать на остальных пехотинцев.
Физподготовка длилась три изнурительных часа, и, чёрт побери, можно не сомневаться, что в неё были включены те ебучие изо-отжимы. Я был настолько занят обдумыванием дальнейших действий, что вовсе не уделял внимание тому, что творится здесь и сейчас. Спустя полчаса американские спецназовцы насмотрелись на наши пытки и вернулись в казармы. Я старался не смотреть на Риту, и она ушла с остальными, а это означало, что я здесь всерьёз и надолго. Это словно программа с шаблоном если\когда: Если метка Рита-присоединяется-к-физтренировке=истина, тогда закончить.
Альтернативный шаблон: Ебучий-изо-отжим.
Может, это доказательство того, что я мог изменить случившееся. Если бы я глазел на Риту, она присоединилась бы к ФП, и они бы закончили её через час. Руководство устроило это занятие без достаточных на то оснований; они могли закончить его точно так же.
Если моя догадка верна, мой прецедент не был обязательно безнадёжным. Окно возможности могло проявиться в завтрашней битве. Вероятность этого могла быть 0,1 процента или даже 0,01 процента, но если я мог улучшить свои боевые навыки хоть ненамного — даже если это окно должно было приоткрыться на миллиметр — я должен найти способ широко его распахнуть. Если бы я смог научиться перепрыгивать через любую преграду во время этой короткой гонки со смертью, навязанной мне, может, однажды я проснулся бы в мире, где существует завтра.
В следующий раз я обязательно буду таращиться на Риту во время ФП. Я немного сожалел, что втягиваю в это её, кто по сути являлся случайным свидетелем моего соло-выступления. Но особого выбора не было. У меня нет времени, чтобы тратить его на укрепление мышц, которые не получится прихватить с собой в следующую петлю. Это время лучше потратить на программирование моего мозга на битву.
Когда тренировка, наконец, подошла к концу, люди на поле, коллективно бурчащие жалобы, сбежали в казармы, чтобы спастись от солнечного жара. Я направился к сержанту Феррелу, который присел, чтобы перевязать шнурки. Он был куда длиннее, чем любой из нас, так что я решил, что он лучше всего подходит для начала моего боевого обучения. Он был не только наиболее живучим членом взвода. Мне пришло в голову, что 20 процентов от инструктора строевой подготовки, что в нём имелись, могут оказаться полезными.